Многие из нас начинают нервничать в начале осени, хотя давным-давно закончили школу. Объяснение этому очень простое: мы получили жестокую травму, которая аукается до сих пор. Потому что если ты девочка — школа тебя унижала. Каждый день. По расписанию. От звонка до звонка.
Школьная форма
Если ты пошла в школу после 1992 года, тебе повезло не столкнуться с кошмаром под названием «школьная форма». Но те из нас, кто в начале 90-х школу еще не закончил, вынуждены были ежедневно сталкиваться с проблемами.
Школьная форма для девочек в позднем СССР и России представляла собой коричневое (реже — синее) шерстяное платье с черным (повседневным) или белым (праздничным) фартуком. Брюки в принципе не предполагались.
То есть в любое время года и в любую погоду девочка должна была выходить на улицу в юбке. И это в стране, где во многих регионах зима длится почти весь учебный год, и это суровая зима. Естественно, под форму приходилось надевать теплые штаны или рейтузы, а потом снимать их на глазах у всех — отдельные раздевалки для девочек существовали и существуют только возле спортивного зала.
При этом форменное платье не предполагало никакой вариативности: в межсезонье в нем было холодно и на улице, и в школе, летом — невыносимо жарко везде (длинные рукава, воротничок и фартук особенно этому способствовали), зимой — холодно на улице и жарко в школе.
Но даже это — не главная проблема, самое неприятное начиналось в старших классах, когда выяснялось, что юбка форменного платья слишком коротка для того, чтобы чувствовать себя в ней комфортно.
Нужно было придерживать ее всякий раз, поднимаясь по лестнице, потому что демонстрировать свое нижнее белье считалось страшным позором, но подняться на лестницу и не продемонстрировать его всем желающим было просто невозможно из-за длины юбки.
В моем классе была девочка красивая и видная, рано развилась. С подачи учителей ее все дразнили и считали шлюхой. Один раз ее учитель отчитал у доски за то, что у неё слишком короткая юбка и он не знает, на что смотреть: на ее ответ на доске или на труsы. Причём заставил ее доделать пример, она стояла у доски и знала, что все пялятся на ее ноги.
В холодное время года девочки, конечно, надевали колготки, но старшеклассницы, естественно, не хотели носить уродливые хлопковые колготы «в рубчик», а капроновые мгновенно рвались о края стульев. Но даже это было не самой большой неприятностью.
Самая главная проблема — то, что мы все ежедневно ощущали себя ужасно некрасивыми и нелепыми. Именно в то время, когда любой подросток и без школьной формы переживает период нелюбви к собственному телу. Коричневый цвет формы не шел никому. Фасон был рассчитан на фигуру маленькой девочки, взрослеющие девушки мучились и с длиной юбки, и с корсажем, сдавливающим грудь, и с тем, что изменить ничего было нельзя.
Но так ли повезло тем, кто учился уже после отмены обязательной школьной формы? На самом деле, нет. Единого дресс-кода не существовало, зато он существовал в воображении учителей и школьной администрации. И любое нарушение правил жестоко каралось проверенными методами: унижениями и оскорблениями.
Физичка за накрашенные ресницы и короткие юбки (старшие классы) называла «подстилками». Вообще, «украшательства» себя вызывали вот это вот: «Шляетесь с парнями, сосётесь, принесёте в подоле! Позор родителям! Сотри помаду! Лучше займись делом!» Причём не только у физички. Очень унижали за капроновые колготки, лак. Не объясняли, что вот есть школьный дресс-код, а сразу записывали в продажные девки.
Мама купила мне новый джинсовый костюм — ну там джинсы-клеш с блестками (тогда это был особый шик), джинсовый пиджак похожего вида. А надо сказать, что достаток в семье был весьма скромный, так что любые обновки считались за праздник. И вот я пришла в школу ужасно гордая и счастливая, вся в новом, ну принцесса.
И умудрилась опоздать минуты на две на урок. Извинилась, прошмыгнула на свое место — вообще обычное дело было. Препод заставила встать и сказала: «Вот, посмотрите на нее, некоторые думают, что можно так выделяться — мол, сегодня я лучше других, мне все позволено». Я рыдала весь вечер. Кажется, это был класс седьмой.
Иди умойся!
Украшать себя хоть как-то категорически запрещалось. И не просто запрещалось: накрашенные ногти или ресницы, необычная прическа или серьги в ушах становились поводом для оскорблений и унижений. В большинстве школ практиковались утренние проверки: завуч или сам директор встречали школьниц утром и отправляли домой тех, кто, по их мнению, выглядел неподобающе.
В школе стояла на входе завуч. Проверяла длину юбки: если ее не устраивала (как слишком короткая, так и слишком длинная), отправляла домой переодеваться. Так же она не пускала в школу накрашенных, нужно было идти смывать на колонку рядом с школой, независимо от времени года. Волосы полагалось только в косу, с хвостом классный руководитель вызывала к доске и говорила: «Вот, смотрите, не голова, а лошадиная задница!»
Почти всегда это сопровождалось отвратительными нравоучениями и всегда девочку обвиняли в желании привлечь к себе именно сексуально окрашенное внимание. Проще говоря, ее обзывали шлюхой. И это считалось совершенно нормальным: красить ресницы нельзя, а публично оскорблять ребенка — можно, даже нужно. Общественно одобряемое деяние.
В пятом или шестом классе в начале года учительница, заменяющая русский, когда меня увидела, высказалась, что она думает о «бабской моде красить волосы перьями» и потащила меня под кран (в кабинете почему-то была раковина) перед всем классом мыть волосы с хозяйственным мылом. Волосы у меня были выгоревшие, я потом прорыдала оставшиеся уроки…
Как-то в 13-летнем возрасте пришла в школу со слегка подкрашенными ресницами и парой прыщей, замазанных тональником. Учительница при всём классе пристыдила меня: «Не надо казаться лучше, чем есть на самом деле! Особенно если не лучше». Подвела к раковине прямо в классе и умыла при всех.
Скольким из нас пришлось рыдать после совершенно несправедливых унижений? Скольким пришлось уходить с уроков домой, потому что «пока не умоешься — не смей возвращаться»? Может ли что-то быть хуже, чем подобное унижение? Может.
Туалеты без дверей
Хуже школьных туалетов не было ничего. Потому что двери в кабинки отсутствовали как класс. Объяснялось это соображениями безопасности (хотя для безопасности можно делать двери, не достающие до пола и потолка) и дисциплины. Это вообще не работало, потому что отсутствие дверей никому и никогда не мешало курить в школьных туалетах. Зато мешало пользоваться ими по назначению.
Сама идея того, что девочка может отправлять естественные надобности на глазах у окружающих, в принципе чудовищна, и это просто вопрос физиологии..
Мальчики могут пользоваться писсуарами, девочки же вынуждены полностью обнажиться от пояса до колен как минимум — и все это на глазах посторонних: одноклассниц и старших девочек, а порой и мальчишек, для которых предметом особой доблести был штурм женского туалета.
В этой ситуации многие из нас терпели до последнего, зарабатывая себе проблемы со здоровьем. И безумно боясь этих проблем со здоровьем. Потому что терпеть тошноту или кишечное расстройство совершенно невыносимо, но сделать ЭТО в туалете без дверей тоже немыслимо.
А потом мы взрослели, и у нас начинались менsтруации. И менять таmpоны или прокладки тоже нужно было в туалете без дверей. Без дверей, без туалетной бумаги, без мыла, без полотенец. Наверное, и без всякого стыда. Хотя вообще-то школа приучала нас к тому, что меsячные — это очень-очень стыдно.
Спрячь свое естество!
Первые менструации сами по себе являются проблемой для очень многих девочек: они бывают очень болезненными, длительными, нерегулярными и чрезвычайно обильными. Осознать саму мысль о том, что твое тело теперь будет ежемесячно кровоточить, довольно непросто, но при этом нужно привыкнуть к новым и часто неприятным ощущениям.
Сейчас мы понимаем, что в этот момент девочка нуждается в поддержке со стороны самых близких, а со стороны окружающих — в доброжелательности и тактичности. Вместо этого первые менструации превращаются в сеанс ежемесячной публичной казни: с одной стороны, девочке внушается, что-то, что с ней происходит, — очень грязно, очень стыдно и неприлично.
С другой — она так или иначе вынуждена сообщать об этом окружающим: в туалете невозможно сменить прокладку или тампон в одиночестве. Освобождение от физкультуры нужно было выпрашивать перед уроком в присутствии всего класса, что обычно порождало весьма бурную реакцию одноклассников. Учитель был вправе не выпустить девочку из класса на уроке, несмотря на то что «потерпеть» в этой ситуации нельзя.
В нашей школе освобождения от фикультуры по причине «критических дней» нужно было получать у медсестры. На слово она никому не верила — требовала предъявить, что там у тебя… О прокладках, а тем более тампонах, мы тогда и не слыхали, так что…
И при этом стыдить девочек никто не прекращал: о менструациях нельзя было говорить в присутствии мальчиков и мужчин, это «стыдно и грязно», но отчего-то учителям говорить об этом открыто было можно. В оскорбительном тоне.
У меня критические дни были странные и довольно длительные. На физкультуру я не ходила. Обычно достаточно было сказать учителю тихонечко «я не могу» и вопросов не возникало. Но однажды учитель спросил меня, почему я без формы, я ему отвечаю, что не могу. А он как рявкнет на весь спортзал: «Не ври! У тебя меsячные на прошлой неделе были!» Меня как дерьмом окатили…
Терпение и «труд»
За женскую физиологию девочек в школе стыдили и унижали, но при этом требовали от них «истинно женских» знаний и умений. Которые преподавали на уроках труда. Мальчики проводили эти уроки в мастерских, сколачивая табуретки и скворечники, а девочкам доставались кулинария и шитье.
И если с кулинарией все в принципе ясно (любому взрослому человеку, независимо от пола, совершенно не повредит умение готовить элементарные блюда и разбираться в качестве продуктов), то с шитьем — совершенно нет. Да, умение пришить пуговицу или укоротить брюки тоже не повредит никому. Но кому в реальной жизни пригодилось бы умение строить выкройки фартуков, халатов и юбок с клиньями?
Кройка и шитье — это очень узкие и специфические навыки, в современном мире необходимые только специалистам и тем, кто сделал это своим хобби. Да, раньше женщины вынуждены были обшивать себя и семью, потому что одежду было сложно или даже невозможно купить. Но эти времена давно прошли, а уроки труда в школьной программе остались.
И две длинные четверти, вторую и третью, девочки были вынуждены сражаться с выкройками и швейными машинками. И тех, кто не справлялся, стыдили. Стыдили и обещали им страшную кару: «Кто тебя замуж возьмет с такими кривыми руками?»
Мальчик может быть ребенком, а ты — нет
Впрочем, к проблемам старшей школы, которые нам устраивала сама школа, нас готовили заранее.
С самого первого класса. Рефрен «Ты же девочка!» сопровождал нас с первого сентября: нельзя спорить, нельзя ругаться, нельзя бегать, нельзя хулиганить, нельзя шуметь, нельзя неаккуратно обращаться с тетрадями, нельзя иметь плохой почерк, нельзя пачкать одежду и портить прическу. Ты же девочка! И пока мальчики продолжали быть детьми со всеми атрибутами счастливого детва, девочкам приходилось превращаться в почтенных матрон. Семилетних.
При этом никакой власти, почтенным матронам положенной, девочкам не давали. Максимум, что нам позволялось, — это стыдить мальчиков за плохое поведение и доносить учительнице. Если делать это особенно старательно, можно было стать любимицей. Но при одном условии: учиться следовало только на отлично.
Быть двоечницей нельзя
То, что к девочкам предъявляют завышенные требования в учебе, ни для кого не секрет: девочке полагается быть ответственной, делать все домашние задания и аккуратно вести дневник и тетради. Получать при этом желательно только пятерки. Четверки допускались. А вот тройки уже подводили нас к краю пропасти: за тройкой следовала двойка, а быть двоечницей ни в коем случае нельзя. «Двоечница» — это приговор.
Мальчики-двоечники почти никогда не становились изгоями в классе. Учителя часто оправдывали нежелание учиться темпераментом мальчика: «Он не дурак, просто раздолбай и хулиган». При этом двойки, которые получал мальчик, почти никогда не влияли на его жизнь в социуме: да, его ругали на уроках, но вне занятий он запросто мог быть лидером класса. Или, по крайней мере, не чувствовать себя парией: дружили с ним все равно не за оценки.
Девочка-двоечница всегда превращалась в жертву буллинга, причем стараниями самих же учителей: они не давали оценку ее знаниям на основе двоек, они давали оценку ее личности. И почему-то двоечница, как правило, оказывалась не просто «глупой и бездарной», но еще и неразборчивой в связях. Проще говоря, шлюхой.
С 9 по 11 класс конфликтовала с математичкой. Она постоянно называла меня шалавой. Для нее это слово было синонимом бездельницы. Все мои попытки лично ей объяснить, что это совсем разные слова и это очень обидно и унизительно, успехом не увенчались. Доходило до директора и исключения меня из школы за неуважение к учителю.
Все твои проблемы от того, что ты — такая
То есть от того, что ты — девочка. Нет и не было никаких причин для того, чтобы превращать 11 школьных лет в персональный ад для девочек. Но это происходило. И продолжает происходить. Все, что ты можешь сделать в этой ситуации, — это защитить свою дочь, если она у тебя есть. А если у тебя сын, то ты можешь научить его не поддерживать эту массовую травлю. Кто-то должен это остановить.
