— Сколько осталось? – военврач в пропитанном кровью халате торопливо затянулся.
— Тяжелые все, с легкими справимся, — пожилая медсестра вздохнула, — вы бы поспали, Сергей Петрович, третьи сутки на ногах.
— Успею, Александра Ивановна, — офицер задумчиво посмотрел в сторону линии фронта, — знаете, мне иногда кажется, что там проще. Не видишь глаз. А здесь – сотни, и все они смотрят на тебя, с надеждой. Умершие есть?
Врач достал новую папиросу.
— Двое, — вздохнула медсестра, — из пополнения.
— Те, что возле дзота?
— Они, — женщина всхлипнула, — последний остался.
— Теть Шура, — из палатки выбежала молодая санитарка, — ой, простите, товарищ майор.
— Что там? – военврач махнул рукой.
— Третий, умирает.
— Все, что мог, я сделал, — военврач швырнул окурок на землю и яростно растер сапогом, — сейчас иду.
— Я сама посмотрю, — остановила врача медсестра, — вы ему ничем не поможете. Отдохните, Сергей Петрович.
— Спасибо, — офицер снял окровавленный халат и, сгорбившись, пошел к штабной землянке.
Тетя Шура присела у изголовья молодого солдата и задумалась. Вчера он с друзьями помогал носить воду. Совсем еще дети, около недели назад прибывшие в батальон.
Медсестра вспомнила слова командира взвода:
— Присмотри за этими птенцами, старшина. Мало ли что произойдет. Сам знаешь.
Это «мало ли что» все-таки произошло. Сегодня, во время атаки. Когда неожиданно заговорил считавшийся уничтоженным дзот. Неизвестно, сколько бы человек погибло на высотке, если бы не эти «птенцы».
Двое из которых лежат за палаткой, укрытые с головой. Остался последний.
Тетя Шура видела сотни умирающих, поэтому ей было ясно – спасти его может только чудо. Но чудес не бывает.
Почему судьба так несправедлива? Кто-то всю войну шьет бурки при штабе дивизии, получая медали, а кто-то – в первом же бою уходит в вечность, не получив за свой подвиг ничего, кроме извещения родным и, если повезет, заметки в армейской газете. И нескольких минут жизни в забытьи.
Она потрогала лоб раненого.
— Мама? – солдат вздрогнул.
— Что, сынок? – тетя Шура аккуратно вытерла покрытое каплями пота лицо.
— Я умираю, мама?
— Нет, — медсестра пригладила мокрые волосы и повторила, — нет, ты просто засыпаешь.
Раненый улыбнулся и прошептал:
— Мама, спой мне колыбельную, помнишь, как в детстве.
— Помню, — тетя Шура поправила сползающее одеяло и тихо запела.
«Ай-люли, ай-люли, Поскорее сон иди,
Спи, Ванюша мой, усни. Сладкий сон тебя манит.
В няньки я к тебе взяла, Ветер, солнце и орла».
Прерывистое дыхание замедлилось, ладони судорожно сжимались и разжимались.
«Улетел орёл домой, скрылось солнце за горой.
Ветра спрашивает мать: «Где изволил пропадать?».
— Не уходи, — прошептала медсестра, глядя на заостряющиеся черты лица.
«Или волны ты гонял, или звёзды воевал?».
— Вернись обратно, — тетя Шура крепко сжала ладони солдата, — слышишь меня, вернись, сынок.
«Не гонял я волн морских, звёзд не трогал золотых,
Я дитя уберегал…».
***
— «…колыбелочку качал». А потом я очнулся.
— Получается, Иван, она тебе умереть не дала. Закуривай, — водитель протянул папиросы.
— Получается, так, — мужчина задумчиво кивнул, — у меня теперь две матери. Одна жизнь подарила, вторая спасла.
— А семья, дети есть?
— Конечно, — Иван улыбнулся, — после госпиталя вернулся домой, сразу и женился. Дочь растет, Александрой назвали.
— В честь тети Шуры, значит. Молодец. Вот и приехали.
Полуторка остановилась рядом с аккуратным домом. Водитель крепко пожал протянутую руку и, высунувшись из кабины, громко крикнул:
— Хозяйка! Эй, Ивановна!
— Чего орешь, шалопай, – из сарая, обтирая руки, вышла пожилая женщина, следом за ней выскочили двое близнецов лет семи.
— Смотрю, внуки на побывку прибыли? А я-то грешным делом подумал, за гостя дорогого чарочку нальешь, — водитель притворно вздохнул.
— Балабол, кого ты там привез, — улыбнувшись, Ивановна подошла калитке и растерянно остановилась.
Иван снял кепку и поклонился:
— Здравствуйте, тетя Шура.
© Copyright: Андрей Авдей, 2017
Понравилось? Поделитесь с друзьями!
